Фортепианное творчество Бориса Тищенко - явление совершенно уникальное. Оно обладает качествами, которые чрезвычайно редко сочетаются в фортепианной музыке: монументальным симфоническим размахом, блестящей специфически фортепианной техникой, неисчерпаемым богатством образов, яркостью и индивидуальностью тематических и конструктивных идей. И ни одно из этих качеств не приносится в жертву другому. «Я считаю рояль неким аналогом или даже проекцией оркестра. И я пишу для рояля с таким же тщанием в области голосоведения, тематизма, как и для оркестра: он для меня тот идеал, к которому я стремлюсь, не пытаясь, конечно, подражать оркестру», - говорит автор. В фортепианных сонатах Тищенко чувствуется колоссальный оркестровый опыт одного из крупнейших симфонистов XX века и замечательного концертирующего пианиста.
Каждая из десяти сонат имеет свою концепцию, все они не похожи друг на друга, но в любой из них автор узнается буквально по нескольким тактам - настолько ярко проявляется личность композитора.
Пятая соната Тищенко являет собой яркий пример характерной для композитора процессуальной драматургии. Все четыре части здесь неразрывно спаяны, устремлены - через конфликт и катарсис - к финалу-медитации, выводящий все предшествующее развитие на новый, высоко отрешенный, отстраненный уровень. В основе первых двух частей цикла - конфликт действенности и тишины, при этом - конфликт производный, проистекающий из самой природы тищенковского «расцветающего» тематизма. Так, разорванный рисунок из вихревых попевок постепенно обретает многоголосный орнамент; из многоголосия образуются «нависающие» тяжеловесные звукокомплексы — словно предвестники какой-то затаенной угрозы, звучащие настороженно, опасливо, уходящие в тишину…
Продлевает драматургическое движение более действенная вторая часть. Здесь, на остром изломанном гармоническом фоне, живет и «дышит» отрывистая, остинатная пульсация. Ее затухание в конце части, кажется, предполагает символический конец - словно замедляющийся пульс человеческого сердца.
Краткое Интермеццо - своего рода катарсис в драматургии. Волнообразные, «небесные» арпеджио, кажется, «очищают» гармонический фон (как некий сигнал - сейчас «поднимется занавес» и начнется совершенно иное действие).
Заключает сонату медленный, отстраненный финал - лирико-драматическая медитация-монолог на «русской почве». В основе тематизма - неожиданная песенная тема, проникнувшая в инструментальный жанр; тема, вызывающая определенные ассоциации с хрестоматийной «Гляжу в озера синие». Возвращаются вихревые пассажи из первой части, звучащие здесь переосмысленно - смиренно-созерцательно, как некий «последейственный катарсис, наступивший после драмы.